Название: Перемена климата

Автор: Jean–Paul

Категории: гет/слэш

Фэндом: Джордж Джентли

Герои: Джордж Джентли/Изабелла Джентли, Джордж Джентли/ОМП, Джордж Джентли/Джон Бакхус

Рейтинг: NC–17, хотя по сути PG–13

Содержание: Мне показалось, что Изабелла Джентли редко бывала в Англии. Вообще, странные у них были отношения, вам так не кажется?

Предупреждение: Мой кинк – англичане в отпуске в Италии. И еще секс на троих:)

Дисклаймер: Безумство поведения героев – на моей совести.

Лондон. Средняя осенняя температура +11 по шкале Цельсия.

Дарем. Средняя осенняя температура +4. И Цельсий тут не при чем – во всем виноват северный морской ветер.

У него не было ни одной черной рубашки, и он смотрелся среди могил, как не вовремя появившаяся в этих местах сорока, черная, с белым оперением, выглядывающим из–под пальто. Соединенное королевство в опасности, но Джордж Джентли не у дел. Он не думал, что его так легко выбить из колеи.

Когда он был молод, все в жизни было понятно: есть работа, женщины. Война все поставила в четкие рамки – военная служба стала жизнью. Италия стала отправной точкой – юная шпионка посмеялась над его прямым вопросом. Да, он так и спросил: "Ты работаешь на Англию или на Италию?", а она рассмеялась "Заккарелли работают на себя". Изабелла была из старинного рода и могла с рассвета до полудня перечислять имена предков – "Франческо родил Пьетро, Пьетро родил Джованни, Джованни родил Гвидо, Гвидо родил Филиппо, Филиппо родил Франческо…" и так по кругу, а Джордж искренне не понимал как она различает все эти родовые имена и как не путается в событиях тысячелетней давности. Изабелла смеялась и отпускала свои руки в путешествие по его телу, и рассказывала, рассказывала о славе своих далеких предков. Ведь от их богатства ей ничего не досталось, только выученная история рода и гордая осанка.

Когда он привез ее в Англию, его отец был против. Мать покачала головой и отказалась присутствовать на венчании. Джордж принял католичество. Через несколько месяцев Изабелла уехала. Началась рутина одинокой жизни. Она подсказала ему пойти в полицию, она считала, что это его стезя.

"Если видеться редко, любовь станет крепче", – говорила Изабелла. Она возвращалась, привозя с собой то бронзовый, то золотистый загар, то запахи океана, то прохладу гор. Когда ей было уже за тридцать, она объявила, что скоро вернется насовсем – ее уволят в запас по возрасту. Полуфиктивный муж пожимал плечами и часами сидел у ее ног. Он не знал большей любви, чем была Изабелла. Только через три года она сдержала слово. Он уже стал сержантом, и ему прочили большую карьеру. Изабелла была довольна. Она любила его, как любят старый дом, о котором сохранили романтические воспоминания юности.

Теперь он ездил в Италию каждый год. Неделя во Флоренции была главным событием. Родовое поместье Заккарелли собирала полутысячную семью, и семье Джентли отводили кладовку на чердаке, откуда был великолепный вид на сгоревший виноградник. Их не трогали: что взять с нищих, да еще и наполовину англичан. Выбор Изабеллы давно перестал удивлять.

Во второй приезд в один из душных вечеров они поехали к многовековым соперникам – Дамантеа. Она сказала: "Между нами не должно быть секретов. Мы едем к моему другу из стана врага, у него маленькая вилла совсем рядом". Он понял, что они едут к ее любовнику. Оставалось найти доказательства. Изабелла познакомила Джорджа с Гвидо – "Сын Марко, сына Лучано, сына Бателло, сына… " – Гвидо перечислял, пожимая руку гостю, Изабелла хохотала, а Джордж укоризненно качал головой, но тоже не выдержал и засмеялся. Гвидо не обиделся. Джордж мало понимал в итальянской болтовне, но пара бутылок из семейных запасов Дамантеа сделала и его полиглотом. Гвидо был довольно красив. Он увлек их рассказом о своих военных подвигах, Джордж о своих, разговор свелся к спорту, и Джордж показал фирменный финт передвижением, который Гвидо так и не усвоил, как они не старались. Купидоны на расписном потолке смеялись над их попыткой устроить ринг. Гвидо оказался слишком правдив. Когда Изабелла убежала в ванную, он склонил набок кудрявую голову и спросил: "Ты знаешь, она моя любовь?" Джордж сжал зубы и сказал: "Si". Она же его жена, а не этого Дамантеа. Они остались во вражеском доме на ночлег. Изабелла разделась и нырнула в старинную кровать. Джордж долго стоял у окна и решал, спросить Изабеллу о Гвидо или нет. Тьма стала непроглядной, и Изабелла сказала: "Если ты не против, я приглашу Гвидо. Давайте поговорим", – и Джордж пошел в сторону хозяйской спальни. Гвидо сидел на подоконнике и курил. Джордж кивнул, и они пришли к Изабелле. Она пригласила их сесть рядом с ней и поцеловала их по очереди. Она говорила "Я люблю тебя" по–английски каждый раз, когда целовала Джорджа, и повторяла это на родном языке, когда целовала Гвидо. Она целовала сначала в щеку, потом в лоб, потом в нос, потом в губы. "Поцелуй моего Джорджа, Гвидо", – она обнимала их обоих и, когда, они оба были уже одурманены, направляла их головы навстречу друг другу. Изабелла смеялась и целовала обоих возлюбленных все с большей страстью. Когда так она смеялась и так целовала, Джордж был способен на все. Она убедила его, что это нормально. У них, в Италии, это в порядке вещей. "Гвидо покажет тебе все, что ты должен знать. Я буду смотреть. Я хочу, чтобы ты был счастлив".

Привычка не привилась. Они проводили отпуск в Италии, и Изабелла, бывало, исчезала прямо в середине дня, тогда Гвидо, его единственный друг в этой стране, сопровождал Джорджа в его одиноких прогулах по холмам Тосканы. Иногда Гвидо увозил Джорджа к себе, и они напивались, но дальше поцелуев и объятий дело не шло, они просыпались вместе и вновь отправлялись в праздных прогулках ждать Изабеллу. Она возвращалась с индийскими пряностями или с испанскими веерами в багаже. Джордж не задавал вопросов. Гвидо провожал их и требовал вернуться как можно скорее. Когда–нибудь она должна была выйти в отставку по–настоящему, навсегда.

Они не успели на похороны. Дамантеа не желали видеть чужаков, а Заккарелли забыли о потерянной дочери клана. Им сообщили друзья Изабеллы, но было уже поздно. Их последний визит в Италию был самым коротким. Склеп Дамантеа – дом Заккарелли – банк Италии – вокзал. Они пробыли в отпуске ровно пять дней, и вернулись в Англию навсегда. Изабелла стала работать на Соединенное королевство и больше не говорила об Италии.

"У тебя какое–то странное чувство справедливости, Джордж, – говорила она. – Неужели ты не можешь спокойно побыть дома, подумать о деле в тишине. Клянусь, я не буду петь. Это будет справедливо. Я понимаю, то ты привык жить один, но давай как–нибудь притремся друг к другу." В конце того года они завели разные спальни и инициатором была Изабелла. "Вы, англичане, такие странные. Неужели нельзя тихо придти домой и тихо лечь спать?" Она сердилась и смеялась одновременно, и Джордж вновь был способен на все. Даже на раздельные спальни. Она была его лучшим другом. И не важно, что она не умела жарить бекон в масле. Зато она умела делать салаты. И он доверял ей все секреты. Она знала, что многие его ненавидят, что он стал главным инспектором не просто так, а погубив многие карьеры. А она работала с бумагами. Многими–многими бумагами, за которые кое–какие люди дорого бы заплатили. И одевалась как богиня. А у него не было даже черной рубашки.

Если бы она сидела за рулем, ничего бы не было. Она вышла бы на тротуар, а не на дорогу и нашла бы другую смерть в другое время. В другое время. Не внезапно, не вдруг, не навсегда. Она могла быть застрелена на следующее утро или поймана и жестоко убита. Джордж представлял себе все возможные способы надругательства, к которым мог бы прибегнуть Уэбстер. Джордж убеждал себя, что этот единственный удар о капот был милосердием Божьим. Проклятым милосердием. Он умер вместе с ней, и теперь пытался представить, что она на очередном задании, где–нибудь в Китае или Таиланде или в Японии. Хотя, ее никогда не посылали так далеко. Она всегда была где–то поблизости, в двух трех днях пути на поезде или на самолете – не важно. Его лучший друг, его возлюбленная, его жизнь. И похороны не помогли. Он видел ее тело в гробу, он видел как крышку закрыли и заколотили, он сам бросил землю, а рабочие доделали все остальное, но она где–то недалеко, где–то на юге, откуда никогда не вернется. Его Изабелла, итальянская штучка, серьезная хохотушка, возлюбленная изменщица.

Теперь он легче переносил холод и даже радовался, что скоро зима, и здесь, в графстве Дарем уже идет дождь со снегом, а в Лондоне все еще теплый ливень. Холод заставляет тело быть в форме. Алкоголь тоже. И еще сержант, который ему достался вместе с делом, был забавным экземпляром. Глупым и назойливым мальчиком, по документам оказавшимся мужчиной под тридцать. Почти тридцать, а совсем мальчишка и в душе, и по поступкам. Как он сказал? "Понимает в расследованиях меньше, чем в мужской контрацепции?" Его жена, очаровательная, совсем не похожая на отца женщина, и дочь, которую Джордж никогда не видел, они ведь молодому Бакхусу не нужны. Сложно работать с таким человеком, но можно сделать скидку на то, что у Джона не было хорошего учителя. Зато у него лучшая машина в городе. У простого–то сержанта. Гмм… И еще парочка судимостей, фальшивые улики и доказательства, фантастические версии. Тесть – начальник. И мечта о Лондоне. Если бы сам Джордж не жил в Лондоне, мечтал бы он о нем? Наверное, да. Это можно понять, если постараться. Сильно постараться. Он никогда не делал карьеру с помощью жены.

Эмптон кружил вокруг Джона, плел ему небылицы. Джон разочарован и опять пьян. Когда он пьян, то становится совсем дурным. Последние мозги тонут в виски, и Джон Бакхус пускается в пляс на полицейском балу. Стыд и позор. Все смотрят с ужасом, зубоскалы уже придумывают заголовки для стенгазеты, а главный в городе тесть поправляет очки и планирует убийство. Джордж оправляет галстук и, быстро подойдя к Джону, резко вытягивает его за локоть в коридор. Они выходят на морозный воздух. С этого холма видно как вдалеке синеют прибрежные скалы. Джон садится на ступеньку, обхватив голову руками и начинает хлюпать носом. Это напоминает Джорджу как много лет назад пьяный Гвидо так же сидел на ступеньках своей виллы и, накручивая свои черные кудри на пальцы, сквозь слезы рассказывал на плохом английском о своем детстве, о том, как встретил Изабеллу, о том, как им запрещали дружить, как она понимает его, и как он ценит ее выбор, и что он тоже очень любит его, Джорджа, но ему не хватает Изабеллы. Но тогда до заката было далеко, нестерпимое солнце жалило их лица и руки, и Джордж в коротких шортах и сандалиях сидел рядом с Гвидо и обнимал и целовал его, утешая, и потом Гвидо улыбался широкой улыбкой, отчего его сломанный нос загибался над верхней губой, карие глаза сверкали озорством, и он запускал руку Джорджу под шорты, и они сидели, обнявшись, пока к обоим не снисходило облегчение от телесных мук. А вокруг были холмы с рядами виноградников, и вся прислуга наслаждалась дневным отдыхом, и окна были открыты, и ветер гонял песок, и радиоволны несли мандолинные трели. Они ни на минуту не забывали о ней, даже целуясь, даже кутаясь под одной простыней. Они делали все ради нее, из–за нее. Так она была ближе. В то лето Изабелла была в Берлине и вернулась, когда все этапы любовных утех между Джорджем и Гвидо были пройдены. Между мужчинами не осталось ничего кроме дружбы.

Тогда Изабелла шестым чувством знала, что вышла на предателя. Но они опоздали: Гвидо убили при передаче информации немцам. Доказательств не было, но были слухи. И фантазии. Джордж ненавидел фантазии. И ненавидел предателей. Но винить Гвидо было не в чем – улик было не достаточно. Джордж научился делить личное и профессиональное уже постфактум. Если бы была возможность увидеть Гвидо, он вряд ли стал бы говорить с ним о чем–то ином, чем обычно. Они бы смеялись, и Изабелла подливала им вина, добавляя в него каплю разврата и каплю любви, творя гармонию жизни. Но теперь жизни не было. Был глупый пьяный сержант, перед которым вся жизнь впереди. Его немного жаль, но забавно наблюдать за ним. И было бы интересно узнать, так ли мало он понимает в контрацепции, как прикидывается. Но это потом, а, возможно, и никогда. Джордж садится за руль, машина Джона остается под открытым небом.

Бакхус продолжает бормотать, и Джордж отрывает взгляд от стремительно чернеющего неба, чтобы оценить состояние сержанта. Пьян и жалок. "Если бы я был в Лондоне", – слышит Джентли.

– Что бы ты сделал?

– Напился бы, – поднимает голову Джон. Изо рта идет пар. Ледяной ветер, снег мелкими крупинками.

– Ты и так напился, – хмыкает Джентли. – Не хочешь домой?

– Нет. Отсюда да, но не домой.

– Куда тогда?

– Можно в отель? Хотя у меня денег нет, – Бакхус трясет головой, трет лицо. Разделение личного и профессионального дается сейчас с трудом. Кажется, Джентли стареет.

– Могу приютить до утра, – Джордж говорит серьезно. Бакхус кивает. Он иногда не задает лишних вопросов. Иногда они мыслят на одной волне, когда Джентли нажимает на курок и Бакхус со скоростью пули падает на землю, а преступник повержен. И только тогда сержант поит инспектора виски за свой счет. И вот сейчас они ни о чем не думают, просто живут как могут.

За это время Джентли столько раз вытягивал Бакхуса из передряг, что мог бы уже получить свидетельство на владение этим юнцом. Но это в средние века, а сейчас, если кто–нибудь заподозрит инспектора в феодальных замашках, – будет скандал. Джон выходит из ванной и валится на кровать.

– Я помогу, – Джордж никогда не суетится. Джон помогает, падая спиной на кровать. Наконец, воробьиное тело в синих трусах и белой майке заворачивается в тонкое одеяло, ерзает, вдруг выпрастывает руку, и Джордж с удивлением видит, что именно Бакхус кладет на пол – свое обручальное кольцо. Светлые глаза Джона в полутьме черные, он похлопывает по кровати, приглашая.

Джорджу остается снять тот лучший костюм, который он не осмелился надеть на похороны Изабеллы, взять плед, оттолкнуть парня на другую половину кровати и лечь рядом. Джон уже спит. Перед тем как уснуть самому, Джордж еще раз вглядывается в смягчающиеся во сне черты юного напарника – длинный сломанный нос, крысиная челюсть, всклокоченные длинные волосы – ничего общего с Гвидо. Только стремление выжить любой ценой, пусть даже ценой собственных глупостей. Джордж выключает лампу. Ворочается. Не открывая глаз, стаскивает свое обручальное кольцо и кладет его на пол рядом с кольцом Джона.

Это ради нее. Изабелла бы смеялась и целовала бы их обоих, постепенно склоняя их головы в общий поцелуй. Она так ценила мужскую глупость. И всегда думала о завтрашнем дне. Завтра все будет по–другому. Посмотрим, что выкинет юный Джон Бакхус, исходя из нынешних обстоятельств. И как отреагирует его святая семейка. Джентли ухмыляется и засыпает, прижав сержанта к стене. Так теплее. Цельсий-то по–прежнему близок к нулю.