Автор: Sean

Бета: Jean-Paul

Фандом: А.Н.Толстой "Петр I"

Герои: Петр Алексеевич Романов/Александр Меншиков

Рейтинг: NC-17

Категории: слэш

Предупреждение: ругань + слова матерные (3 раза), рукоприкладство и просто буйный нрав Государя.

Содержание: В России говорят: "Бьет - значит любит". Проверим?

Посвящение: Написан ко Дню Рождения и по требованию моего друга Jean-Paul, как воспоминание о городе Ораниенбауме, в который он приехал, но дворец Меншикова так и не увидел из-за реставрационных работ.

Дисклаймер: Эти герои не приносят мне дохода. Безумное поведение героев - на совести Jean-Paul.

- Вор! - дверь грохнула. Александр Данилович вскочил, кутаясь в простыню, и тут же зажмурился от яркого солнца, проникшего в спальню. Тишина…

"Привидится же такое", - новоявленный губернатор истово перекрестился, отгоняя дурной сон. - "Не иначе спьяна". Давеча пошумели у князя Федора Матвеевича, разъехались, кто смог, уже под утро. Ждали Петра Алексеевича. Государь не приехал.

И тут внизу послышались шум и ругань, в дверь сунулась голова денщика Степки и успела выдохнуть: "Сам, пожаловал! Грозен!"

Александр Данилович свалился с кровати, больно ушибив колено. Ползая, пытался искать на ощупь портки. С похмелья жутко мутило, голова раскалывалась. Судорожно вспоминал, чем таким мог прогневить государя: "Хлебные подряды - нет, не прознал бы, люди там надежные, да и деньги не весть какие, плевые. Может, наветы какие?" - завистников у фаворита становилось час от часу все больше. - "Выкручусь, не впервой. Аль на стройке недогляд? Иль чертова река из берегов вышла? Или, того хуже, ШВЕДЫ!"

По деревянным ступеням громыхали тяжелые сапоги: царь бежал, перемахивая через две ступени.

- Где губернатор?! Где сучий выродок?!

На лестнице громко ойкнул Степан, получив увесистый пинок под зад; ввалился в спальню, отчинив головой дверь, и картинно растянулся на полу пред мутными очами Александра Даниловича.

В дверном проеме появился Петр - лицо перекошено от гнева, в руках серая дерюга. Отпихнув слугу, в три шага пересек комнату, рывком поднял Меншикова с пола и толкнул обратно на кровать. Сунул под нос рванье, на поверку оказавшееся мундиром новобранца:

- Это, что ль, лучше гамбургского? Дерьмо! - закричал, выкатывая глаза. - Молчи, тать, выблядок, не смей оправдываться!

У двери всхлипнул денщик.

- Вон! - гаркнул Царь. Мальчишка выскочил, не стал дожидаться второго приказа.

Петр схватил Саньку за тонкую рубаху, та треснула, обнажив мускулистую грудь "сердешного друга", притянул к себе. И, когда Александр, разинув было рот, попытался что-то невнятно промычать о "клеветниках и начетчиках", "самодержавная" затрещина вышибла последний хмель из башки вместе со словами оправдания. Хлынувшая из носу кровь окончательно помутила рассудок Царя. Отшвырнув от себя Алексашку, начал хлестать его со стороны на сторону рваным кафтаном. Меншиков пытался прикрыться руками. Петр отбросил в сторону мундир, совсем превратившийся в тряпье, схватил трость, стоявшую у камина, и в три удара изломал ее о крепкую спину губернатора.

Неожиданно расправа прекратилась. Стукнулась об пол сломанная трость. Александр приоткрыл опухший глаз. Петр стоял как в забытьи, руки его дрожали, вот-вот разрыдается:

- Что ж вы изверги делаете? На кого положиться могу? Кому довериться? Если самые близкие предают и обманывают? Вы ж не у меня воруете! У государства, мне врученного, у народа своего многотерпивого!

До того тошно стало Алексашке, зло на себя за жадность и глупость свою, захотелось обнять, приласкать и защитить старого друга, как в молодости. Вспомнилось, как прятались вместе по чердакам от воровских стрелецких ножей, как зимой на Воронежской верфи пытались согреться под одним тулупом; как утешал, убаюкивая, аки младенца, после кошмарных нервных припадков, как оглаживал, целовал, шептал слова сладкие, блудливые. И как на следующую ночь после знакомства, доказал Петру, что парни ничуть не хуже девок, - спасибо покойничку, царствие ему небесное, Францу Яковлевичу. Большой был затейник по этой части, - а даже лучше. И также хорошо с ними бывает, и весело, и не предадут никогда, не сбегут, и в походе военном всегда под рукой, и жениться не требуют.

Царь устало опустился на кровать, закрыл лицо руками, плечи его тряслись. Александр подполз, утерев кровь рваной нижней рубахой, обхватил руками, прижал к себе, стал целовать. Дыша жарко в шею, зашептал:

- Ну что ты! Что ты, Мейн Герц, сердечко моё родное, успокойся, сокол мой ясный! - повалил на измятую теплую постель, крепкими пальцами стал расстегивать Преображенский государев мундир. Петр, вроде отошедши, стал помогать. Покончив с кафтаном, Алексашка принялся за царские штаны, не рассчитал силы: дернул - поотлетали пуговицы. - Твою мать! Сапоги! - рванулся было стаскивать узкие ботфорты.

- Оставь! Пустое… - Петр Алексеевич притянул Алексашку обратно, завалил на кровать, распластав под собою, стал целовать в рот, в десна, в шею. Нетерпеливо левой рукой стал стягивать с него исподнее, слегка приподнявшись на правой, прорычал:

- Перевернись, курвач! - а после, шлепнув, как бы проверяя готовность своего полюбовника, по упругим ягодицам, одним рывком вошел в такую знакомую Сашкину задницу.

Александр Данилович с непривычки задохся и закусил край подушки, чтоб не вскрикнуть. Немного погодя пообвык, чуть повернулся, стало полегче.

Петр Алексеевич в ебле, как и труде, был неутомим, и, пока яростно и тяжело дыша, вгонял ума в Санькины задние ворота, у того было время подумать, куда девать поганое сукно с собственной швальни. Мысль о "милых союзничках", поляках, пришла вместе со сладостной истомой от необузданных толчков государевой любви.

- Чего к Апраксину не приехал? Ждали там тебя. Князюшка с перепугу, что разгневал Твое Царское Величество, так надрался, что плакался горько. Пришлось утешать.

Царь довольно хмыкнул:

- Да дел накопилась. Потом было сунулся к Монсихе, а она там с посланником цесарским милуется. Посидел минут пять, плюнул, да и уехал.

- Скурвилась, значит, немка?

- Молчал бы! Много ты понимаешь! Разговорчив стал. Как я тебя терплю - сам не знаю?!

Меншиков похабно осклабился. Петр поерзал, устраиваясь на закинутой за голову Алексашкиной руке. А тот уже думал о пленнице, виденной в фельдмаршальском обозе. Девушка показалась миловидной и крепкой: "Такая бы тебе, Петруша, понравилась…"

- Слушай, Государь, ведь с этим сукнецом-то что вышло...

- Да ладно, - Петр поцеловал распухший Сашкин нос. - Распорядился бы насчет завтрака.